Весь день? Вы что, не стали праздновать? По дороге сюда я видел по наименьшей мере десяток пиршеств.
Доктор Макгонаголл сурово фыркнула.
О, очевидно, все празднуют, - бросила она недовольно. - Казалось бы, можно ждать большей осторожности, но нет - даже муглы увидели, что что-то происходит. Это было у их в новостях. - Она кивнула головой в сторону черных окон гостиной дома Дурслеев. - Я слышала. Своры сов, метеоритный дождь… А что вы желали, они же не полные идиоты. Они не могли не увидеть. Метеоритный дождик в Кенте! Голову даю на отсечение, это работа Дедала Диггла. Таковой сумасброд!
Вы не должны сердиться, - мягко укорил Думбльдор. - За крайние одиннадцать лет нам изредка приходилось радоваться.
Я знаю, - раздраженно произнесла доктор Макгонаголл. - Но это еще не означает, что необходимо сходить с разума. Все просто утратили внимательность! Поразмыслить лишь, разгуливать посреди бела дня по улицам, даже не потрудившись одеться как муглы! Ведь пойдут слухи!
Она бросила пронизывающий взор на Думбльдора, как будто ожидая возражений, но он ничего не произнес, тогда и она продолжила:
Лучше не придумаешь - в тот самый день, когда Сами-Знаете-Кто наконец-то сгинул, муглы выяснят о нашем существовании. Полагаю, он и правда сгинул, как вы считаете, Думбльдор?
Чрезвычайно на то похоже, - ответил Думбльдор. - Нам есть за что быть благодарными. Желаете лимонный леденец?
Что?
Лимонный леденец. Это таковая мугловая конфетка, мне они чрезвычайно нравятся.
Нет, спасибо, - изрекла доктор Макгонаголл неодобрительно, вроде бы демонстрируя, что на данный момент не время для лимонных леденцов. - Как я уже произнесла, невзирая на то, что Сами-Знаете-Кто сгинул…
Моя драгоценная доктор, я уверен, что таковая разумная дама как вы может себе дозволить именовать его по имени. Вся эта чушь, «Сами-Знаете-Кто»… Одиннадцать лет я пробую вынудить людей именовать его реальным именованием: Вольдеморт.
Доктор Макгонаголл вздрогнула, но Думбльдор, который в это время отлеплял от леденца обертку, ничего не увидел.
Все лишь посильнее запутывается, когда мы называем его «Сами-Знаете-Кто». Я не вижу никаких обстоятельств, почему бы мы не могли произносить имя Вольдеморта.
Понимаю, - доктор Макгонаголл сразу и ужасалась, и восхищалась смелостью Думбльдора, - но вы отличаетесь от других. Всем понятно, что вы единственный, кого Сами-Знаете… ну отлично, Вольдеморт, опасается.
Вы мне льстите, - тихо произнес Думбльдор, - у Вольдеморта есть такие способности, которых у меня никогда не будет.
Лишь поэтому, что вы очень - ммм - благородны, чтоб ими пользоваться.
Как отлично, что на данный момент мрачно. Я не краснел так с тех пор, как услышал от мадам Помфри, что ей нравятся мои новейшие пинетки.
Доктор Макгонаголл бросила на Думбльдора острый взор:
Совы - ничто по сопоставлению со слухами, которые носятся в воздухе. Вы понимаете, что все молвят? О том, почему он сгинул? О том, что его в конце концов приостановило?
Было приметно, что доктор Макгонаголл в конце концов подошла к теме, которая тревожит ее больше всего и которая была настоящей предпосылкой того, что она весь день просидела на прохладной каменной ограде - ни в виде кошки, ни в виде дамы, она еще ни разу не смотрела на Думбльдора наиболее внимательно. Было ясно, что, независимо от того, что молвят «все», сама она не собирается верить этому до этого, чем получит доказательство от Думбльдора. Думбльдор, меж тем, молча разворачивал последующий леденец.
Молвят, - настойчиво продолжала доктор Макгонаголл, - что прошлой ночкой Вольдеморт объявился в Лощине Годрика. Он пришел за Поттерами. По слухам, Лили и Джеймс Поттер - они - они - погибли.
Думбльдор кивнул головой. Доктор Макгонаголл охнула.
Лили и Джеймс… не могу поверить… я не хотела этому верить… О, Альбус…
Думбльдор протянул руку и похлопал ее по плечу.
Я понимаю… понимаю… - сдавленно произнес он.
Доктор Макгонаголл продолжала говорить, но глас ее дрожал:
Это еще не многие. Молвят, он пробовал уничтожить отпрыска Поттеров, Гарри. Но не сумел. Не сумел уничтожить малеханького мальчугана. Никто не знает, как и почему, но молвят, что, когда Вольдеморт не сумел уничтожить Гарри, его чары каким-то образом рассеялись - и потому он сгинул.
Думбльдор мрачно кивнул.
Это… правда? - дрогнувшим голосом выговорила доктор Макгонаголл. - Опосля всего, что он сделал… опосля того, как он стольких убил… не сумел уничтожить малеханького малыша? Это просто невозможно… чтоб его чары разрушило конкретно это. Но как, во имя неба, Гарри удалось выжить?
Нам остается лишь гадать, - отозвался Думбльдор, - мы этого никогда не узнаем.
Доктор Макгонаголл достала узорчатый платочек и принялась промокать глаза под очками. Думбльдор громко всхлипнул, вытащил из кармашка золотые часы и поглядел на их. Это были чрезвычайно странноватые часы. На их было двенадцать стрелок и никаких цифр; заместо цифр по кругу двигались мелкие изображения планет. Тем более, Думбльдор, видимо, отлично разбирался в собственных часах, так как скоро убрал их в кармашек и промолвил:
Огрид запаздывает. Меж иным, это он произнес вам, что я буду тут?
Да, - ответила доктор Макгонаголл, - и, думаю, вы навряд ли признаетесь, почему конкретно тут?
Я пришел, чтоб дать Гарри его дяде и тете. Это единственные родственники, которые у него остались.
Но это ведь не те… Это не могут быть те люди, которые живут в этом доме? - вскричала доктор Макгонаголл, вскакивая на ноги и указывая на №4. - Думбльдор… вы не сможете. Я следила за ними весь день. Нереально отыскать людей, которые могли быть меньше похожи на нас. И еще этот их отпрыск!.. Я видела, как он пинал мама ногами, требуя конфет, всю дорогу, пока они шли по улице. Чтоб Гарри Поттер жил с ними!
Тут ему будет идеальнее всего, - отрезал Думбльдор. - Его дядя и тетя сумеют разъяснить ему все позже, когда он незначительно подрастет. Я написал им письмо.
Письмо? - слабеньким голосом переспросила доктор Макгонаголл, опять опускаясь на ограду. - Вы что, Думбльдор, думаете, что это можно разъяснить в письме? Эти люди никогда не усвоют его! Он будет известным - легендой - я не удивлюсь, ежели в дальнейшем нынешний день назовут Деньком Гарри Поттера - о нем напишут книжки - его имя будет знать каждый ребенок!
Совсем правильно, - Думбльдор серьезно посмотрел поверх очков. - И этого довольно, чтоб вскружить голову хоть какому. Стать известным ранее, чем научишься ходить и говорить! Известным из-за чего-то, чего же сам не можешь вспомнить! Разве вы не осознаете, как ему же самому будет лучше, ежели он вырастет в стороне от схожей шумихи и выяснит правду тогда, когда будет в состоянии сам во всем разобраться?
Доктор Макгонаголл хотела было что-то возразить, но передумала. Помолчав, она произнесла:
Да-да, естественно, вы правы, Думбльдор. Но как мальчик попадет сюда?
Она подозрительно оглядела его мантию, как как будто угадывая под ней очертания детского тела.
Его привезет Огрид.
Вы думаете, это - уместно - доверять Огриду такие принципиальные вещи?
Я бы доверил Огриду свою жизнь, - произнес Думбльдор.
Я не говорю, что у него нет сердца, - без охоты объяснила доктор Макгонаголл, - но вы не сможете закрывать глаза на то, что он чрезвычайно неосторожен. Он постоянно стремился… А это еще что такое?
Маленький рокочущий звук нарушил тишину улицы. Пока Думбльдор и доктор Макгонаголл озирались по сторонам, ожидая узреть свет фар, звук становился все громче и громче; скоро он стал реальным ревом, тогда они поглядели вверх - и здесь прямо с неба на дорогу упал большой байк.
Байк был огромен, но казался крошечным по сопоставлению со своим седоком. Седок этот был приблизительно раза в два выше и по последней мере в 5 раз толще обыденного человека. Он смотрелся как-то заранее больше допустимого и казался одичавшим - длинноватые лохмы кустистых темных волос и косматая борода практически вполне закрывали лицо, ладошки были размером с крышку мусорного бака, а ноги в кожаных сапогах напоминали дельфинят-переростков. В громадных мускулистых руках он держал нечто, завернутое в одеяла.
Огрид, - с облегчением выдохнул Думбльдор. - Наконец-то. А где ты взял байк?
Одолжил, доктор Думбльдор, сэр, - ответил гигант, осторожно слезая с байка. - Молодой Сириус Блэк отдал его мне, сэр.
По дороге никаких заморочек?
Нет, сэр. Дом практически вполне разрушен, но мальца удалось вынуть до того, как муглы стали сновать туда-сюда. Полный порядок! Он заснул над Бристолем.
Думбльдор и доктор Макгонаголл склонились над свертком. Снутри, еле видимый, прочно спал младенец. Под копной угольно-черных волос, на лбу, был заметен шрам необыкновенной формы, напоминавший зигзаг молнии.
Это сюда… - шепнула доктор Макгонаголл.
Да, - отозвался Думбльдор. - Этот шрам остается у него на всю жизнь.
А нельзя что-нибудь с сиим сделать, Думбльдор?
Даже если б и было можно, я бы не стал. Шрамы могут оказаться полезными. У меня, к примеру, есть шрам над левым коленом, так он в виде схемы английской подземки. Что ж, давай его сюда, Огрид, нужно завершить дело.
Думбльдор взял Гарри на руки и повернулся к дому Дурслеев.
А можно... Можно проститься с ним, сэр? - попросил Огрид. Он склонил огромную лохматую голову над Гарри и поцеловал его чрезвычайно, обязано быть, колющимся, пахнущим виски, поцелуем. Позже, нежданно, Огрид завыл как раненный пес.
Шшшш! - зашипела доктор Макгонаголл. - Разбудишь муглов!
И-и-извиняюсь, - заплакал Огрид, вынимая огромный перепачканный носовой платок и пряча в нем свою физиономию. - Я не могу-у-у! Лили с Джеймсом померли... Малыша Гарри посылают к муглам…
Естественно, естественно, это чрезвычайно обидно, но лишь возьми себя в руки, Огрид, не то нас увидят, - зашептала доктор Макгонаголл, ободряюще похлопывая Огрида по руке, в то время как Думбльдор перешагнул через низенькую садовую ограду и направился к входной двери. Он аккуратненько положил Гарри на порог, вытащил из кармашка мантии письмо, просунул его меж одеялами и возвратился к своим спутникам. Целую минутку они молча глядели на крошечный сверток; плечи Огрида сотрясались от рыданий, доктор Макгонаголл отчаянно моргала, а мерцающий свет, традиционно струившийся из глаз Думбльдора, казалось, угас.
Что ж, дело изготовлено, - в конце концов произнес Думбльдор. - Оставаться больше незачем. Лучше пойдем и присоединимся к праздничку.
Ага, - у Огрида был сильно заплаканный глас. - Мне еще нужно оттащить Сириусу колымагу. Д'сданья, доктор Макгонаголл - доктор Думбльдор, сэр.
Утирая ручьи слез кожаным рукавом, Огрид перебросил ногу через сидение и пинком завел движок; с ревом байк взвился в воздух и скрылся в ночи.
Надеюсь, скоро увидимся, доктор Макгонаголл, - поклонился Думбльдор. Доктор Макгонаголл в ответ высморкалась в платочек.
Думбльдор развернулся и пошел прочь по улице. На углу он остановился и вытащил серебряную Выключалку. Он щелкнул всего один раз, и двенадцать световых шаров одномоментно вкатились в пробирки уличных фонарей, так что Бирючиновая аллейка засияла оранжевым светом, и он сумел узреть полосатую кошку, скользнувшую за угол на другом конце улицы. На пороге дома №4 еле-еле показывался небольшой сверток.
Фортуны тебе, Гарри, - пробормотал Думбльдор, развернулся на каблуках - мантия просвистела в воздухе - и исчез.
Легкий ветерок пошевелил аккуратненько подстриженные кусты Бирючиновой аллейки, молчаливой и опрятной под чернильными небесами. В любом другом месте, но лишь не тут можно было ждать загадочных и умопомрачительных событий. Гарри Поттер повернулся в одеяле, но не пробудился. Малеханькой ладошкой он сжимал письмо, лежавшее рядом, и спал прочно, не зная, что он особый; не подозревая, что он известный; не ведая, что через несколько часов ему предстоит пробудиться под вопли миссис Дурслей, которая выйдет на крыльцо с молочными бутылками; не имея ни мельчайшего представления о том, что последующие несколько недель его безпрерывно будет пихать и щипать двоюродный братец Дудли… Он не знал, что в это самое время люди, собравшиеся по всей стране на тайные празднества, поднимают бокалы и произносят приглушенными голосами: «За Гарри Поттера - мальчугана, который остался жив!»
Практически 10 лет минуло с тех пор, как супруги Дурслей пробудились рано днем и отыскали на крыльце собственного дома собственного племянника, а Бирючиновая аллейка совсем не поменялась. Солнце, встав днем, освещало все этот же осторожный садик, зажигало бронзовым светом табличку с номером четыре на входной двери дурслеевского дома, прокрадывалось в гостиную, нимало не переменившуюся с тех пор, как мистер Дурслей смотрел по телеку судьбоносную програмку новостей о совах. Одни только фото на каминной полке дозволяли понять, как много воды утекло. 10 годов назад тут стояли 10-ки снимков подобия огромного розового надувного мячика в разноцветных чепчиках - но Дудли Дурслей уже не был младенцем, и сейчас с фото глядел упитанный светлоголовый мальчик, в первый раз севший на велик, катающийся на карусели, играющий на компе с отцом, обнимаемый и целуемый матерью. В комнате не было никаких признаков присутствия в семье еще 1-го малыша.
И все таки Гарри Поттер по-прежнему жил тут. В реальный момент он спал, но спать ему оставалось недолго. Тетя Петуния уже встала, и это ее глас стал для Гарри первым звуком наступающего дня:
Вставай! Вставай! Быстро!
Гарри так и подпрыгнул в кровати. Тетя забарабанила в дверь.
Вставай! - визжала она. Гарри услышал, как она прошла в кухню и брякнула сковородкой о плиту. Он перекатился на спину и попробовал вспомнить сон, который лишь что видел. Неплохой сон. Во сне он летал на байке. Кажется, однажды ему уже снилось нечто схожее.
Тетя опять оказалась за дверью.
Ну что, уже встал? - грозно прокричала она.
Практически что, - ответил Гарри.
Пошевеливайся, мне нужно, чтоб ты приглядел за беконом. И смотри, чтоб он не пригорел - в день рождения Дудли все обязано быть совершенно.
Гарри промычал нечто нечленораздельное.
Что ты произнес? - резким голосом переспросила тетя Петуния из-за двери.
Ничего, ничего.
У Дудли день рождения - как это он запамятовал? Гарри сонно вывалился из постели и принялся находить носки. Они оказались под кроватью и, выгнав паука, Гарри надел их. Он не боялся пауков, он издавна привык к ним - в буфете под лестницей было много пауков, а конкретно там Гарри спал.
Одевшись, он пошел через холл на кухню. Стол практически вполне прятался под коробками и свертками. Судя по всему, Дудли, как и хотел, получил в подарок новейший комп, не говоря уже о втором телеке и гоночном велике. Для чего Дудли гоночный велик, оставалось загадкой для Гарри, ведь Дудли был страшно толстый и ненавидел спорт - не считая, разве что, борьбы, ежели речь шла о том, чтоб вмазать кому-нибудь. Любимой боксерской грушей Дудли избрал Гарри, правда, чтоб применять, крайнего было надо поначалу изловить. Ни за что не скажешь по внешнему облику, но Гарри чрезвычайно быстро бегал.
Непонятно почему - может быть, это было как-то соединено с жизнью в черном буфете - Гарри постоянно был очень небольшим и тощеньким для собственного возраста. А смотрелся еще меньше и худее, из-за того, что ему приходилось донашивать за Дудли старенькую одежду, а Дудли раза в четыре превосходил Гарри по всем характеристикам. У Гарри было худое лицо, торчащие коленки, темные волосы и калоритные зеленоватые глаза. Он носил круглые очки, перемотанные в центре толстым слоем изоленты - оправа нередко ломалась, так как Дудли всегда норовил врезать Гарри по носу. Единственное, что нравилось Гарри в своей наружности, так это чрезвычайно узкий шрам на лбу в форме зигзага молнии. Этот шрам был у него с тех пор, как он себя помнил, и 1-ый вопросец, который он задал тете Петунии, касался этого шрама, откуда тот взялся.
Это из-за той трагедии, в какой погибли твои предки, - ответила тетя Петуния, - не задавай лишних вопросцев.
«Не задавай лишних вопросов» - основное правило размеренной жизни дома Дурслеев.
Дядя Вернон вошел в кухню в тот момент, когда Гарри переворачивал бекон.
Причешись! - рявкнул он в качестве утреннего приветствия.
Приблизительно раз в недельку дядя Вернон взглядывал на Гарри поверх газеты и орал, что мальчишку нужно подстричь. Гарри стригли почаще, чем всех других мальчиков в классе взятых вместе, но толку от этого не было никакого, так у него росли волосы - во все стороны.
Когда Дудли со собственной матерью прибыл на кухню, Гарри уже бросил на сковородку яичка. Дудли был чрезвычайно похож на дядю Вернона: у него было огромное красное лицо, практически никакой шейки, мелкие жидкие голубые глазки и густые светлые волосы, ровно лежавшие на большой толстой голове. Тетя Петуния